On seashore far a green oak towers,
And to it with a gold chain bound,
A learned cat whiles away the hours
By walking slowly round and round.
To right he walks, and sings a ditty;
To justify he walks, and tells a tale…
A strange place! There a mermaid sits in
A tree; there prowls a sprite; on trails
Unknown to man move beasts unseen by
His eyes; there stands on chicken feet,
Without a door or e’en a window,
A tiny hut, a hag’s retreat.
Вы, конечно же, узнали этот текст: «У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь…» — и так далее. Если честно, изначально я эту заметку задумывал с целью сравнить удачу переводчика на английский с его же неудачей, но в процессе подготовки выяснил, что английский текст сделан в СССР Ириной Железновой, владевшей английским языком на каком-то запредельном уровне и переводившей на него не только Пушкина, но и Ахматову, Лермонтова, русские народные и авторские сказки… О самой Железновой, кстати, мне не удалось найти никакой информации, кроме года рождения и года смерти, поэтому, если кто-то вдруг что-то знает — буду благодарен.
В чём был мой пафос: с самого детства и вплоть до относительно недавнего времени, когда мне вдруг взбрело в голову перечитать «Руслана и Людмилу», я почему-то был уверен, что картина с дубом и котом выглядит следующим образом: стоит дерево, на ствол которого намотана толстенная золотая цепь, а по этой цепи, как по соседскому подоконнику, бродит сытый холёный котяра и то орёт справа дурным голосом, то бархатно тарахтит слева, щуря огромные глазища. И только когда виски мои щедро пощупала седина, до меня вдруг дошло, что на самом деле какая-то мразь посадила кота на золотую цепь и заставляет его предаваться творчеству. Увидев, что неведомый переводчик — с Туманного Альбиона, как я думал тогда, — с лёгкостью додумался до того, на что у меня ушло два десятка лет, я невольно восхитился. А когда выяснил, что переводчиком был талантливейший советский специалист, эффект, конечно же, снизился. Уж нашему-то человеку, да ещё с тогдашним гуманитарным образованием, грех было не догадаться.
Это и была та сама удача переводчика, о которой я хотел рассказать. Ничего особенного, скорее байка про то, какой я балбес. Что же касается неудачи, то здесь всё немного интереснее.
Как видите, строки «Там чудеса: там леший бродит, русалка на ветвях сидит» переведены как A strange place! There a mermaid sits in A tree; there prowls a sprite. Речь, если что, не о sprite, хотя это — довольно любопытное решение. Я хочу поговорить о русалке.
Ирина Железнова (сознательно или нет — не могу сказать) допускает широко распространённую ошибку, называя пушкинскую русалку mermaid — морской девой, потомком и наследницей древнегреческих сирен. Между тем, русалка отечественная тогдашняя и русалка европейская поздняя — это не просто не одно и то же, а практически совсем разные существа. Отличие как минимум в том, что наша русалка никакого хвоста не имела вовсе и жила, естественно, не в море.
Русалка — это зловредный дух, весьма близкий украинской мавке по методам работы с контингентом и обстоятельствам происхождения (чаще всего русалками называли покойниц, умерших не то невенчанными, не то некрещёными, не то проклятыми так, что дальше ехать некуда). Ареалом обитания русалки русской обыкновенной были, как правило, леса. В прямом эфире русалка обычно принимает облик длинноволосой девицы — без хвоста и без совести (впрочем, иногда её описывают как жуткую страхолюдину с огромными титьками и скверным характером), а встреча с ней легко может закончиться смертью, в том числе — где-нибудь в лесном озерце или речке.
Происхождение названия — «русалка» — остаётся невыясненным, но наиболее правдоподобной кажется версия о том, что проявляются эти существа в Русалий день — праздник поминовения умерших. Есть также теория, что, дескать, волосы у них русые, потому и русалки, но лично я эту версию отметаю с негодованием как неорганизованную; вариант с росой мне тоже не нравится, да и какая теперь-то разница. Западные морские девы уже давно заняли место наших русалок и уходить не собираются. Помните, у Стругацких с дуба рыбья чешуя сыпалась? Ну и вот.
Вы спросите, к чему я это всё? А я отвечу. Дело в том, что мне пару раз попадались произведения западной литературы и не только (например, четвёртая часть серии квестов Quest for Glory), в которых упоминались наши русалки; а началось всё, конечно, с романа Кэролайн Черри «Русалка», от которого у меня встало дыбом даже то, что по определению встать не может. Это первая книга трилогии, которую у нас в девяностые издательство «Тролль» назвало славянскими летописями (две другие книги — «Чернобог» и «Евгений» я, слава Перуну, не читал, потому что Pyetr, Eveshka, Chernevog, Yvgene, город Vojvoda и так далее). Так вот, даже у Черри славянская русалка — это rusalka, а никакая не mermaid. Правда, книга про девушку-утопленницу, после смерти ставшей русалкой, была написана в 1989 году, намного позже, чем Ирина Железнова сделала свой перевод «Руслана и Людмилы»… С другой стороны, опера Антонина Дворжака «Русалка», созданная ещё в 1901 году, известна не только нам, но и Западу — и как раз под названием Rusalka…
В общем, патриотам есть о чём поразмышлять. А я напоследок покажу вам картину Ивана Крамского «У Лукоморья дуб зелёный».
